Поскольку на форуме много новых читателей, и не все знакомы с материалами наших старых версий сайта (rus-canary.ru), хочу сделать перепост отрывка очерка Н.Немнонова "Спиридон".
Наука и искусство птичьего пения в изложении Н. Немнонова
Песню певчего дрозда можно расчленить, условно, конечно, на две группы конструктивных элементов. Видоспецифическими из них будут малоинтересные в музыкальном отношении, так называемые, «побаловки и мелочи», выполняющие в сложном репертуаре птицы функции, главным образом, связок и заполнителей пустот, знаки препинания, своего рода.
Птица посредственная заполняет всеми этими запятыми, двоеточиями и прочими междометиями почти весь свой репертуар. Птица талантливая применяет их с большим тактом и умом, с большим музыкальным вкусом, расставляя, где требуется по смыслу, необходимые акценты и оттенки, увязывая таким образом всю музыкальную композицию в единое гармоничное целое.
Весьма часто, хотя и не всегда, именно с «побаловок» начинает дрозд свой концерт, как бы «разогреваясь» сам и подготавливая слушателя. Тогда это, своего рода, развернутый «почин» или «прием», то есть, прелюдия на языке птицелова, за которой и следует первый вступительный, по настоящему музыкальный , аккорд или другой удар (теперь уже действительно «прием» - «СПИРИДОН, СПИРИДОН, СПИРИДОН» - начинает наша с вами птица).
Нередко, однако, - в том числе и самая лучшая из птиц, пребывая в комфортном настроении после дневного отдыха, сна, в особо нежном расположении чувств в присутствии самочки или, напротив, в присутствии самца-соседа, с которым в приятельских отношениях и тому подобных эмоциональных состояниях,- дрозд «проходит низами», поет одними только «побаловками», создавая как бы самостоятельное небольшое произведение, весьма приятное на слух, тем более, что подобного рода музыкальная миниатюра искрится замечательным настроением птицы. Птица «балуется».
Все прочие важнейшие элементы песни так или иначе заимствованы. Определение «заимствования» достаточно произвольно толкуется разными авторами, в том числе, нередко, как синоним «имитации». Между тем это не всегда одно и то же. Имитация тем и хороша, что каждый отдельно воспроизводимый, к примеру, варакушкой, «имитон» предполагает весьма точную копировку оригинала. Известные мастера этого дела, помимо варакушки – скворец, камышевки, жаворонки (за исключением юлы) и некоторые другие птицы.
Певчему дрозду, равно замечу, как и соловью, настоящие копировки несвойственны, но свойственны именно заимствования, т.е. чужие по своему происхождению свисты, слова и другие всевозможные «штуки», иногда легко узнаваемые, но всегда почти в той или иной степени модифицированные, творчески переработанные. Подобного рода заимствования и импровизации их, оформленные и расставленные в репертуаре по определенным видоспецифическим правилам, но в соответствии с талантом птицы, составляют главное содержание песни певчего дрозда.
Я знаю немало отличных птиц, в том числе певчих дроздов, по-настоящему незаурядных, неповторимых.
Спиридон, по самому высокому счету, представлял собою явление феноменальное, выходящее из ряда вон. Настоящий кристалл среди простых камней. Одного происхождения тема встречалась где-то в разных участках песни и раз, и два, и три; в каждом случае с блестящим мастерством переработанная, с филигранной точностью поставленная на нужное место и поданная с замечательными легкостью и изяществом.
«Филипп, филли, Филипп», - ставил он где-то уже знакомое нам; «Кулик, кулик, кулик – кулик, кулик …» на зависть лучшей куликовой птичке в другом месте; «Свили, свили, свили …» - в третьем и затем еще раз, но сменив ударение, почти как коршун «Свилли, свилли, свилли…». Тема «СПИРИДОН» сочеталась у него с бесподобным «ДОН», употребляемых часто на разных отрезках песни и в разных сочетаниях: он очень любил эту тему…
Случалось, Спиридон, как бы забавляясь в остроумии, позволял себе шутки сногсшибательные. Пребывая якобы в меланхолии, дрозд вдруг в точности копировал коростеля и, сделав значительную паузу, оглядывался по сторонам, посматривая одним глазом вниз ко мне, вроде бы спрашивая о произведенном впечатлении. И смех, и слезы выступали на глазах, и. признаюсь, хотелось потянуть время, прежде, чем забрать птицу из лесу…
И черныш, и перевозчик, м бекас, и веретенник, кроншнеп, обязательный для хорошего дрозда, чирки, кряква, плач желны и даже «хорканье» вальдшнепа, «бой» перепела и «ва-ва», когда вабит он, - чего только не умел этот потрясающий дрозд. Но что особенно замечательно, в нарушение всех принятых норм для певчего дрозда, чрезвычайно велико было участие в песне настоящих «имитонов» (копировок), чуть-чуть подчищенных, но безукоризненно узнаваемых. Замечу, кстати, в накриках ястреба, лишь слегка структурно подправленных, но вполне соответствующих оригиналу, равно, как и в криках канюка, Спиридон заметно и, мне казалось, не случайно, а как бы с опаской снижал громкость «позывов».
Быть может, в самом деле, природой наложен запрет на дрозда, учитывая силу голоса и членораздельность «речи» его в части буквальных имитаций, дабы не вносить в хорошо организованное в акустическом отношении разноплеменное сообщество элементов дезинформации, тем более, что дразнить таких «гусей», как ястреб и другие пернатые хищники, небезопасно.
Произвольно производя замены по ходу песни, Спиридон, обязательно там, где это требовалось по смыслу, вносил и соответствующие поправки в число повторов переставленного слова. И делал это без ошибок; музыкальное чутье не подводило птицу. Не берусь даже приблизительно назвать число слов (колен) в репертуаре его, да это и невозможно, так как песня певчего дрозда, тем более, столь уникального, есть непрерывный процесс творчества.
Многие поклонники птичьих песен знают наверняка, как птица средняя или даже крикливая, вдруг сбавит иногда тон, изменит темп, и песня идет намного лучше. Спиридон прожил в моем доме восемнадцать лет, птица много и охотно пела, но не было случая…, чтобы он унизил свое мастерство акустической грубостью и закричал не по месту громче, чем следовало бы. Так же пел он и в природе в первые дни нашего знакомства, то была именно манера, манера сдержанной страсти и особенной чуткости и деликатности по отношению к песне и слушателю. Тем он и подкупал нас всех: и меня, и соплеменников. Да, это был величайший артист.
Спиридону повезло – его не съели ни ястреб, ни итальянец, ни француз, а «новых русских» тогда на свете не было. Он сделал себя сам, талантом своим, и прожил три жизни: в природе, в доме моем и в сердце; кто знает, может проживет и четвертую – в этих записках.
Н. Немнонов.
